Грязный, желтый трамвай стоял у остановки. Люди залезали в него с лихорадочной поспешностью, как будто это был последний трамвай на земле. Молодой человек скромного вида и небольшого роста безуспешно пытался попасть в заднюю дверь желтого вагона, но напористая толпа беспардонно оттесняла его. Это был уже второй трамвай, который ему приходилось пропускать. Молодого человека звали Давид, ему было шестнадцать, и он совершенно не представлял каким образом сложится его дальнейшая судьба.
Редкий мокрый снег падал на мостовую. Промозглый ветер забирался под куртку и холодил тело. Другой мальчик по имени Руслан вышел из метро и направился к трамвайной остановке. В этот день ему не везло, он никак не мог добраться до школы: то поезд стоял в туннеле, теперь вот трамваи уходят все забитые до отказа. Руслан не был склонен к меланхолии, у него редко случались депрессии, но перспектива в очередной раз опоздать на первый урок совсем не улыбалась ему. Он уныло оглядел толпившихся у остановки людей и вдруг увидел Давида.
– Привет. – Радостно крикнул он и резво хлопнул товарища по плечу.
Руслан и Давид не были близкими друзьями. Друзьями в том величественном значении, которое придают этому слову дети и очень старые люди. Они были просто одноклассниками. Руслан – розовощекий блондин, громогласный, напористый парень, и Давид – тихий, незаметный мальчик, склонный к размышлениям и лирическим стихам – они вряд ли смогли бы до конца понять друг друга. Они и не пытались.
– Ну что ты стоишь здесь такой печальный и всеми брошенный? – Начал Руслан свою приветственную речь. – Хочешь опять опоздать. Историк на этот раз тебе не простит. Поставит н/б и не зачеркнет потом.
И он состроил свирепую физиономию, изображая Евгения Натаныча, мрачного кудрявого брюнета, преподавателя истории, любимым делом которого было ставить н/б всем опаздывавшим ученикам.
Давид был так измучен ожиданием, бесплодными попытками и осознанием того, что не успевает к началу занятий, что не нашел ничего лучше, как вяло произнести: “Может пешком?”
Этот район Москвы не был живописным: шумные полные машин улицы, бетонные заборы по бокам, ограждающие какие - то особо важные учреждения от чужих глаз, и серое, неуклюжее здание в конце улицы – школа. Все это еще удачно дополнял талый снег и холодная, ветреная погода.
Пройти две остановки от метро до школы меньше чем за двадцать минут было не возможно. Ребята не спешили. Они понимали, что н/б им сегодня уже не избежать.
О чем можно разговаривать, когда тебе шестнадцать? О том же, о чем говорят и в двадцать и в тридцать. О девчонках. Руслан бывал просто неподражаем, когда начинал высказываться по этому поводу. В это утро он, правда, был не в настроении, хотя сказал несколько слов о том, как вчера они со Светкой чуть не подрались из – за какой – то кассеты, которую он хотел ей подарить, а она стеснялась взять. Трогательная история. Руслан был мастер на трогательные истории. Нельзя сказать, что Давида это раздражало, просто иногда нервировало.
Аудитория 11-го “А” класса находилась на пятом этаже. Ступенька за ступенькой они поднимались наверх. Лифт им вызвать так и не удалось, скорей всего он был сломан.
– Извините, – робко сказал Давид, просунув голову в дверь, – можно войти?
Усатый историк грозно обернулся к нему. Евгений Натаныч был сегодня, как и всегда, не в духе. По своей сути он был неплохим человеком и хорошим учителем. Мог интересно, нестандартно преподнести материал, но дети смеялись над ним, не со злости, а так по привычке, и это его сильно обижало. Забавно в нем было излишнее внимание к таким понятиям как судьба, рок, злые духи, сатана и тому подобная дребедень.
В то время, в начале 90-х годов, а наша история происходила именно в те годы, новое веяние духовной жизни охватило Россию. Множество американцев и не только американцев приехало в страну, чтобы просветлить необразованных и дремучих русских людей. Они говорили о Боге. Многие тогда говорили о Боге, и лишь некоторые понимали, что для того чтобы любить Бога нужно непрестанно бороться с дьяволом. И Евгений Натаныч боролся, боролся всегда, ни на минуту не останавливаясь, даже на уроках истории. Конечно же, ученики не были для него врагами, но они так и не смогли полностью принять его борьбу.
– Так, так. – Неприветливо промычал он. – Что на этот раз помешало вам прийти вовремя? Трамвай в луже утонул?
Это была старая, давно избитая шутка, но весь класс радостно загоготал, услышав ее.
– Нет, лифт застрял! – Выкрикнул Руслан из – за спины Давида еще одну не менее затасканную остроту.
И он выиграл. Ребята просто попадали со своих мест.
Евгений Натаныч понял, что его в очередной раз обошли. Свирепо сдвинув брови, он приказал опоздавшим занять свои места и обернулся к девочке у доски. Наши герои ворвались в самый разгар Нинкиного ответа.
Нина. Что из себя представляла Нина? Высокая, худая девочка, с чуть обостренными, вытянутыми чертами лица. У нее были большие, карие глаза и нос горбинкой. Она была совсем не красива, но Давид был по уши влюблен в нее.
Он проучился с ней три класса подряд и только в последнем, 11-ом, полюбил. Как будто неразгаданная тайна открылась вдруг: путь, по которому он должен был следовать. Он так привык к этому ощущению, что ему казалось иногда будто по другому и быть не могло.
Мальчики из его класса были довольно придирчивыми молодыми людьми, особенно в сердечных делах. Поэтому вначале, когда Нинка только перешла в их школу года два назад, никто и не обратил на нее внимания. Но потом что - то случилось. Никто не спорил, что Светка, Наташка или какая - нибудь Ленка были бойкими и симпатичными девчонками, но Нинка казалась особенной. Она писала маслом пейзажи в стиле Левитана, могла сочинить целую поэму на любую предложенную ей тему, и никогда не отказывала, если ее о чем - нибудь просили.
– Можешь продолжать. – Глухо произнес Евгений Натаныч и погрузился в созерцание журнала.
Нина пустилась в рассуждения о революции 17 года, а Давид, скрючившись на последней парте, слушал ее мелодичный голос и не мог наслушаться.
Ее картины отличались некоторой вторичностью, поэмы были немного затянуты, рассуждения – несколько наивны, но он не переставал восхищаться ею. Тонкая, угловатая она была похожа на молодое деревце. Ее большие карие глаза всегда выражали задумчивость. Ее волновала проблема Бога, веры, проблема любви к ближнему. Все это было таким необычным. Конечно, она была его судьбой. Лучше, ему уже никогда не встретить в жизни.
– Как это ты вовремя насчет лифта ввернул! – Смеялись ребята сгруппировавшись в небольшую кучку у окна после урока.
– Да, – улыбался Руслан, – а что еще я мог сказать, сам подумай? Может, мы действительно застряли в лифте.
Все снова засмеялись.
Нина тоже стояла у окна вместе со всеми. И опять она была в центре внимания. Давид так и не смог понять, как ей это удавалось. Сам он часто пытался стать остроумным, обаятельным, популярным, но у него мало что получалось.
– Евгений Натаныч любит притворяться свирепым. – Сказала Лена, одна из Нининых подруг.
– Ему, наверное, кажется, что так его будут больше уважать. – Поддакнул еще кто - то.
– А помните? - Вдруг оживился Давид. – Помните, что он устроил в прошлый четверг.
– Было дело! – Встрепенулся Руслан.
– Мы сидим… Это было, кажется, на философии, – заторопился Давид, испугавшись, что “верный друг” перехватит у него инициативу, – тема у нас была то ли христианство, то ли иудаизм… ну вот. Мы сидим, пишем, а за окном вдруг начало темнеть: ветер, дождь, короче, погода внезапно испортилась. “Вот, – говорит грозным голосом Евгений Натаныч, – вот она нечисть разыгралась.” И тут одно окно как ррраз… как с треском распахнется! Тогда он схватил стул, и забаррикадировал им окно. “Так, – говорит, – надо расправляться с сатаной!”
Вокруг все смеялись. Давид раскраснелся, он был горд, он чувствовал себя в центре внимания. На него смотрели, его слушали. На этот раз ему удалось! Тем более, что история о Евгении Натаныче, побеждающем сатану мало кого могла оставить равнодушным.
– И это еще не все. – Не унимался мальчик.
– Как? Разве он не победил его с первого раза? – Веселился Жорик, тощий парень с рыжими, торчащими в разные стороны, волосами.
– Нет, представь себе. Окно снова распахнулось, и стул с треском отвалился.
Теперь все почти лежали от смеха. Давид победоносно оглядел распростертые перед ним тела, но Нинкиного среди них не оказалось. Она стояла в стороне и слегка улыбалась. Да, улыбалась, но брови ее были нахмурены.
– Вам бы только поржать. – Ухмыльнувшись, пробурчала она.
О боже! Он совсем забыл! Ей же нравится этот учитель. Все его старания – зря.
– Ладно тебе Нинка. – Вытирал слезы Руслан. – Это все правда, я был на том уроке. Из песни слова не выкинешь.
– Злые вы. – Сказала она и отвернулась к окну.
Сразу стало скучно. Ребята вдруг посерьезнели.
– На самом деле мы его очень любим, – сказал кто - то, – просто со всеми случаются казусы.
– Все равно, нехорошо насмехаться над людьми. – Гнула свою линию Нина. На нее иногда находило.
Почувствовав, что веселья больше не предвидится, ребята начали постепенно расползаться. У окна остались только Давид с Нинкой. Они молчали.
– Холодно сегодня, правда? – Робко произнес юноша.
Девушка улыбнулась и тихо ответила.
– Да, не жарко.
Они стояли рядом и смотрели вниз, на улицу. Давид вдруг понял, что сейчас, именно сейчас, он должен сказать что - то, что изменит их отношения полностью и бесповоротно. (Если б только не эта дурацкая история про Евгения Натаныча.) У него уже не раз возникало ощущение непередаваемой важности происходящего. Обычно все сводилось к погоде, тупым анекдотам и абстрактным рассуждениям. О любви он говорить не умел, да и нельзя было так сразу, наверное. Шестое чувство подсказывало ему, что надо сначала завоевать девушку, а потом уже раскрыть ей объятья.
– Я люблю, когда холодно. – Наконец сказал он.
Нинка удивленно взглянула на него.
– Правда?
Давид не ожидал такой живой реакции. На самом деле он ненавидел зиму, он сказал это просто так, не подумав. Надо было отвечать, и он занервничал. Ему даже показалось, что она специально спрашивает его о какой - то ерунде.
– Ты действительно любишь зиму? – Снова спросила Нина.
– Ты знаешь, зимой как - будто воздух чище. – Все-таки нашелся Давид.
– Никогда бы не подумала. Мне казалось, ты такой южный человек.
“Вот сейчас, – стукнуло у него в голове, – сейчас я должен сказать…”
– Воркуете, голубки? – Проревел вдруг Руслан, неожиданно появившись сзади. – Ну, не буду вам мешать.
Сволочь!
Ненависть не была свойственна натуре этого тихого восточного мальчика. Но сейчас он готов был убить своего одноклассника.
Нина больше не слушала его. Она повернулась к Руслану и смеялась какой-то очередной его глупой шутке. Еще одна возможность была потеряна навсегда. Она уходила, уходила… и плотное кольцо чужих, далеких ему людей образовывалось вокруг нее. Давид развернулся и вышел из класса.
Дул прохладный ветерок. Уставшие от жары деревья радостно шелестели под свежими струями воздуха. В этот утренний час Тверская была оживлена и многолюдна. Студенты, школьники, женщины с колясками, просто влюбленные парочки. Давид уютно чувствовал себя в этом пестром потоке людей. Теперь он был студентом. Школа, несчастная любовь, детские смешные переживания – все это осталось позади. Вот уже целую неделю он жил самостоятельной, взрослой жизнью первокурсника. Теперь не нужно было выбиваться из сил, лезть в переполненный трамвай, бежать сломя голову мимо директорской вверх по лестнице, робко стучаться прежде чем войти в класс. Теперь он был взрослым мужчиной и входил без стука. Попадались, конечно, педагоги, которые не любили опаздывающих, но их было не много. На них можно было и не ходить.
В аудитории было уже довольно людно. До начала лекции оставалось минут пять.
– Привет, – окликнул его кто-то с первой парты.
Давид никогда не садился на первый ряд. Не любил. И теперь его место было где-то в заднем ряду, у окна. В аудиторию входили и выходили люди. Многие из них все еще были для него незнакомыми. Трудно сразу запомнить имена шестидесяти человек, если учишься с ними всего неделю.
Давид почти не думал больше о Нинке. Она осталась в прошлой жизни, он решил не брать ее с собой, в новую. И вообще он решил больше не влюбляться. Все. Хватит. Он уже не в том возрасте.
Аудитория постепенно заполнилась студентами, вошел преподаватель, лекция началась. Это была первая лекция по литературе: на предыдущей неделе ее отменяли.
Круглый, лысый человек открыл журнал и с интересом оглядел лица ребят. Молодые, незнакомые – с не меньшим любопытством они рассматривали его. Он любил эти первые минуты знакомства, ему нравилось называть по очереди фамилии, стоящие столбиком в его журнале и слушать как тонкие, звонкие, тихие, грубые голоса откликаются на них. Он делал это не для галочки, а для собственного удовольствия.
Давид терпеливо ждал своей очереди. Симпатичная девушка, сидевшая через парту от него, встала и сказала что она здесь; и тут он понял, что все его старания зря, что он никогда не сможет остаться равнодушным к людям, окружающим его, что никогда не сможет забыть Нинку, что как дурак будет влюбляться во всех подряд и что это неизбежно. Такая уж у него судьба.
