Ваня был художником. Начинающим, конечно, но довольно талантливым. Так, во всяком случае, говорил его педагог.
– Надо много работать, не забывай об этом, – часто предупреждал его Валентин Васильевич. И Ваня работал. Он по несколько часов просиживал в Пушкинском, копируя картины великих мастеров. Рисунок! Вот что было важным для него тогда. Когда в Пушкинском открылась выставка испанцев, он и туда пошел с блокнотом и ручкой (он всегда делал зарисовки ручкой, чтоб, если уж не получилось, рисовать заново). Но, взглянув на картины Дали и Пикассо, понял, что срисовать их будет трудновато.
Так прошел год. Нужно было что-то менять. Ваня устал срисовывать.
– Извините, – сказал он своему милому Валентину Васильевичу, – но я больше не могу.
– Но... Суриковский? – попытался возразить его добрый, заботливый педагог.
– Никогда, – твердо сказал Ваня.
– Жаль, – после некоторого молчания грустно вздохнул мастер.
И Ваня пошел, куда глаза глядят, вернее, поискать, где бы поучиться живописи. Так он брел, брел и забрел, наконец, в одну недавно образовавшуюся Академию.
– Цвет, цвет, – вот что важно! - говорили ему теперь.
И он старался. Выплескивал тюбики красок на полотно. Но Андрей Андреич был все равно недоволен.
– Ты как-то делаешь все это бездумно, – говорил он, а надо думать. Надо, чтобы со смыслом. А рисунок мы тебе поставим, обязательно.
Прошел еще год. Ваня впал в тоску. “Может дело во мне?” – Вконец отчаявшись подумал он.
– Беда, – сказал он Андрею Андреичу.
– Ну, Ваня, ну что же вы, – попытался успокоить его педагог.
– Я?...Ничего, – тоскливо вздохнув, ответил Ваня и ушел.
И снова он шел куда-то, шел и теперь уже не знал, куда ему идти. Так брел он почти год и набрел, наконец, на Третьяковскую галерею. В это время там выставлялись авангардисты.
– Зайти, что ли? – лениво подумал Ваня, уже ни на что не надеясь. И зашел. В зале Малевича остановился перед “Черным квадратом”.
– Вот могут же люди! – Думал он. – Ведь ничего особенного, вроде. А по-настоящему, – он задумался, – а что по-настоящему? Что-то за этим есть. Наверняка должно быть.
Он подошел поближе, чуть коснулся пальцами полотна и вдруг с удивлением обнаружил, что не чувствует твердой материи. Его рука спокойно продвинулась вглубь.
– Ух ты! Вот это художник! – поразился Ваня. Он коснулся картины второй рукой, и она так же легко, как и первая, погрузилась в квадратную черноту. Заметив волнение охранников, Ваня решил не испытывать судьбу и, поскорее подтянувшись на руках, вполз в картину. Там оказался довольно узкий черный коридор.
– Вот здорово, – думал Ваня, пробираясь все дальше и дальше, - наконец-то узнаю, откуда берется настоящее искусство.
Он полз довольно долго, даже начал уже терять терпение, как вдруг резко натолкнулся на что-то и почувствовал, что ползти дальше некуда. Осторожно ощупав препятствие, он понял, что это тупик.
– Вот тебе и Малевич. – вздохнул Ваня.
Ему ничего не оставалось, как развернуться и ползти обратно. Что он и сделал.
